Письма из оккупированного Донбасса. Из «ДНР» с колбасой
Сегодняшний Донецк – это фасад, картинка, созданная для объективов.
Есть в Донецке один занимательный маршрут. Это трамвай №8, который везет пассажиров фактически через весь город – из центра к границе самого отдаленного района Донецка, – пишет Сергей Андреев для «Крым Реалии».
По нему ездят люди, чье мышление зачастую отличается даже от мышления «бульварных» – то есть тех, кто живет в самом центре Донецка, на бульваре Пушкина, возле дорогих ресторанов и кафе. Но, ко всему прочему, восьмой трамвай можно без преувеличения назвать «культурным маршрутом»: сползая с ярких огней центра Донецка в темноту лесопосадок Ленинского района, он постепенно везет людей в самый мрак, в буквальном и переносном смысле этого слова.
Чем дальше едет трамвай, тем слышнее минометные залпы. Сергей Андреев
Во-первых, очень быстро из облепленных иллюминацией улиц и торговых центров вы въезжаете в отдаленный частный сектор, на чьих улицах нет ни одного фонаря. Если выйти уже здесь, на половине пути, создастся такое ощущение, что вы попали на линию фронта: пейзаж будет очень напоминать небольшое село, вроде Майорска. Кроме того, тут же выяснится, что гул трамвая заглушает собой пулеметные очереди и минометные залпы. Следующая за частным сектором темная лесополоса вкупе со звуками войны и вовсе создает, что называется, «эффект присутствия» – хотя вы, по сути, все еще в центре Донецка. Чем дальше едет трамвай, тем слышнее сами залпы, уже даже не выходя на улицу. Но среди его пассажиров это никого не смущает – они знают, что конечная остановка еще далеко. В общей сложности вы уезжаете вглубь от центра на 10 километров – но культурная картина меняется в разы.
Как и всегда и во всех своих проявлениях, сегодняшний Донецк – это фасад, картинка, созданная для объективов. Здесь же иллюминацией красиво украшены фонтаны и ветви деревьев у драмтеатра. И почти не слышно стрельбы. Сам я живу в одном из центральных районов, поэтому проехаться восьмым маршрутом мне пришлось впервые, – но разница между пейзажем с людьми сразу бросается в глаза.
Оказалось, что центр Донецка в отношении рынка «Сокол», куда и приходит трамвай, – это как выезд из Донецка куда-нибудь в Киев. Мало того, что многие люди ездят с окраины Кировского района в центр как на экскурсию, но часть из них приезжает сюда за одеждой, поскольку на окраинах Донецка большая часть магазинов разбита или закрыта. Это же касается и упомянутого рынка «Сокол», который является одним из наиболее часто страдавших от обстрелов объектов.
Пассажиры «восьмерки» даже внешне отличаются от тех, кто обитает в центральных «степях». Как и на Октябрьском, население южных окраин Донецка выглядит значительно беднее своих центральных соплеменников, которые позволяют себе приезжать в драмтеатр или дорогой ресторан в костюмах и на дорогих авто. Несмотря на редкие залпы в центре Донецка, жизнь здесь адаптирована под Захарченко, Ташкента и прочих «героев Новороссии»: улицы должны блестеть, рестораны – заполнены деликатесами, а в театрах должны ставить модных западных драматургов. Те, кто катятся вниз на «восьмерке», не знают о последних премьерах. Не знают они и о том, что у ресторана «Пушкин» прямо сейчас припаркован новый черный «Мерседес» с российскими номерами и кодом региона – Чечня. Все это – другой мир, длиной в 10 километров, в котором конечная остановка означает раскаты орудий, пулеметы и привокзальную темноту.
Это своего рода местная традиция: обсуждать США, даже говоря о свиньях. Сергей Андреев
В таких местах люди менее компромиссны и ненавидят всех – и тех, и других. Это легко понять, едва в трамвае заходит разговор о политике. Впереди меня сидел мужчина, и уже за несколько остановок до конечной речь зашла о том, где дешевле покупать комбикорма. Но в итоге разговор как всегда пошел об Обаме. Это своего рода местная традиция: обсуждать США, даже говоря о свиньях:
– В «укропии» корма дороже, чем здесь. Да еще попробуй через их «погранцов» протащи. Много навезешь?
Тут же подключается женщина, которая ненавидит и тех, и других:
– А чего вы не говорите про пенсии? Много этот фельдмаршал наш (прозвище Захарченко после присвоения ему звания генерал-майора – прим. авт.) нам надавал? Перевел один к двум и все. А колбасу, которую оттуда килограммами возим… И в «укропии» жить не хотели, и здесь не сладко.
– Ничего, зато им Обама теперь уже не поможет. Все. Скоро к нам будут ездить за колбасой.
Подключается третий персонаж – совсем пожилой старичок:
– А мне вот, женщина, лично и пенсии их не надо – я даже не оформлял в той «укропии». После того, как они весь «Текстиль» (микрорайон «Текстильщик» – прим.) разбомбили, мне хватает и нашей, российской.
– А чего вы ее «нашей» зовете? Россия нас бросила – даже паспортов не дают. Вон, племяннице скоро получать – и не знаем, что делать.
– Потому что понятно, что деньги русские. А паспортов мне их и не надо. Я свое уже пожил. Дальше «Текстиля» все равно не уйду.
– Ну, детям же как-то надо жить…
– Ничего, пусть потерпят. Еще тройка лет – и все будет нормально. Они там сами в своей Украине загнутся.
Так незаметно под разговоры о США трамвай пришел туда, где стоит сплошной пулеметный гул и где уже почти прошла «тройка лет». Но местные все еще ждут, что «загнется» единственная страна, которой они хоть немного нужны.
Перепечатывается с разрешения Радио Свободная Европа/Радио Свобода
Присоединяйтесь также к группе ТСН.Блоги на facebook и следите за обновлениями раздела!
Дети Донбасса пишут письма на фронт и рисуют мирный город
На небольшой уличной фотовыставке «Донбасс непокоренный» — рядом с кадрами мирной жизни – стенды «Донбасс в огне». Плачущие дети, обугленные и расстрелянные здания. И тут же — стенд исторических фотографий «Как строился Донбасс». На снимках 1954-1985 годов – советский Донецк, который еще не знал, какие испытания выпадут на его долю…
На акцию, которая состоялась 14 октября, были приглашены ребята — воспитанники Детского центра социально-психологической реабилитации. Обращаясь к ним, заместитель командующего корпусом Министерства обороны Республики Эдуард Басурин сказал: «Хочу поздравить вас с тем, что счастье понемногу возвращается к нам. Я всегда говорил и буду говорить, что война – это проходящее. А мирная жизнь — вечна. Эта фотовыставка показывает нам красоту нашей Республики. Наша территория еще не слишком велика, но, надеюсь, со временем она увеличится. Я благодарен ребятам, которые решили написать письма воинам, находящимся на передовой. Им будет очень приятно чувствовать тепло и доброту, которые вы передадите в своих письмах».
Затем дети были приглашены в кофейню «Traveler’s Coffee», где для них провели специальный мастер-класс – они своими руками изготовили десерты, упаковали их и передали Басурину и другим представителям армии ДНР. Ребятишки также написали письма солдатам – в виде традиционных армейских «треугольничков».
А на следующий день, 15 октября, в Донецком республиканском художественном музее открылась выставка детских рисунков «Мой любимый город». Дети из обстреливаемых укрокарателями районов – поселков Старомихайловка и имени Абакумова –изображали мирный Донецк. Таким образом, педагоги хотели отвлечь юных жителей Донбасса от постоянного страха и стресса.
Война не могла не ворваться на альбомные листы ребят. На рисунке школьника Германа Батьковского – горящая школа. А вот танк Республики несет такой желанный мир… «Детям нужен мир» — так и гласит рисунок другого мальчика, Никиты Демидова.
Юные участники выставки своими руками изготовили бумажные розы, которые затем выложили в форме сердца. Они мечтают видеть Донецк, как и прежде, городом роз, а не городом страданий.
Поэтесса Ирина Вязовая-Быковская в своем стихотворении написала:
Мой Донецк, моя боль, моя совесть,
В детской памяти – город роз.
А сегодня – омытый кровью,
Распинаемый город слез…
Это стихотворение было включено в первый поэтический сборник, вышедший в Донецкой Народной Республике, — «Мой город охрип от молитв». 16 октября в помещении Центра духовного возрождения Донецкого края жителям города была представлена музыкально-поэтическая композиция по этому сборнику.
На этой творческой встрече основную роль сыграли ребята-старшеклассники — ученики Донецкой специализированной школы №115. Они читали стихи авторов книги. Выступили также члены Союза писателей ДНР — Владимир Скобцов и Марина Бережнева.
Директор издательско-полиграфического центра «Edit» Наталья Чернецкая рассказывала, в каких тяжелейших условиях издавался этот сборник. В помещении редакции было холодно – не работало отопление. Кругом слышались взрывы. Не было бумаги и расходных материалов. Все делалось на энтузиазме.
Другое стихотворение Ирины Вязовой-Быковской посвящено девочке Полине, убитой в городе Славянск. Оно было исполнено девушкой, которая исполнила роль матери, плачущей над разгромленной детской коляской:
Смерть, уходи! Смерть, не смей
Трогать невинных детей!
Хочешь – меня. Прямо тут.
Ангелы сами уйдут.
Шелест невидимых крыл…
Кто тебе глазки закрыл?
Все, моя радость. Лети.
Если сумеешь – прости.
К сожалению, несмотря на перемирие, смерть все еще витает над городами Донбасса, грозя новыми жертвами. Как заявил журналистам на брифинге 17 октября Эдуард Басурин, артобстрелам с украинской стороны подверглись аэропорт Донецка и поселок Песчаное. Кроме того, противник нарушает договоренности об отводе тяжелого вооружения калибром свыше 100 мм и продолжает сосредотачивать силы вдоль линии соприкосновения.
В любой момент дети, уже пережившие ужасы войны, могут вновь услышать зловещий свист снарядов…
Письма мира для Донбасса
Российский общественный активист Варвара Даревская – о том, как победить войну в себе
Пока украинские военные и сепаратисты продолжают взаимные обвинения в нарушении перемирия, в зоне конфликта работает «почта мира». Письма с добрыми пожеланиями пишут харьковчане жителям Луганска, жители Горловки – бойцам батальона «Айдар», российские оппозиционеры – сепаратистам самопровозглашенных ЛНР и ДНР. А доставляет их общественный активист Варвара Даревская, некогда работавшая курьером и учительницей математики в школе для детдомовских сирот, а теперь ставшая, по сути, почтальоном мира. О ней был снят документальный фильм «Варя», который был запрещен к прокату в России, да и на Украине он вызвал неоднозначную реакцию. Варвара Даревская стала также одним из номинантов на премию Фонда Бориса Немцова – за отвагу в отстаивании демократических ценностей.
По словам Варвары Даревской, до начала военного конфликта на юго-востоке Украины она не занималась никакой общественной деятельностью, не бывала даже на митингах за честные выборы на Болотной площади и проспекте академика Сахарова. Но когда в 2014 году началась война, Варвара стала собирать деньги на медикаменты для украинской армии, а затем передавала лекарства волонтерам в Киеве и Харькове. Спустя некоторое время она сама отправилась на неподконтрольные Киеву территории. По словам Варвары Даревской, обстрелы и тяжелая гуманитарная обстановка – не единственные беды Донбасса. Идея организовать переписку мирных жителей с военными с обеих сторон, а также с россиянами и украинцами, проживающими вне зоны конфликта, возникла из осознания того, что юго-восток Украины находится в ситуации информационной блокады.
– Все началось полтора года назад. Я задала риторический вопрос на своей странице в «Фейсбуке»: а не съездить ли мне в Донбасс? И мне начали отвечать совершенно незнакомые мне люди: да, очень нужно, приезжайте, мы вас ждем, все безопасно, встретим. Я очень удивилась. Спрашиваю: а что вам привезти? Может быть, что-то надо? Они говорят: ничего не надо привозить, просто сами приезжайте. Дело в том, что из Донбасса тогда информация не доходила вообще. В Россию она шла в очень искаженном виде, а в Украину вообще информация не попадала. Со стороны Киева казалось, что за линией фронта начинается какой-то сплошной Мордор, и живых людей совершенно не было видно. Жители Донбасса хотели пробить эту информационную стену и показать, что они тоже существуют.
И тогда у меня возникла идея привезти им какие-нибудь письма от украинцев, чтобы они знали, что о них помнят, им сочувствуют, считают своими, несмотря на то что они находятся в зоне конфликта. Договорились с Харьковом, что они передадут открыточки. Вроде как они согласились, написали, передали, а когда села в поезд и получила этот пакет с открытками, то обнаружила, что это открытки и рисунки, которые дети отправляют украинским солдатам. В общем, передали мне совсем не то. Эти открытки в итоге попали по адресу, ведь я не могла их выкинуть. Я потом я спросила у харьковчан, что же такое случилось, почему они передали не то? А они сказали, что не нашли в себе сил написать добрые письма на территории, неподконтрольные Киеву.
– Потом им удалось как-то преодолеть это противоречивое чувство?
– Не всем. До сих пор есть проблемы с этим.
– Я правильно понимаю, что сейчас в рамках этого проекта письма пишут не только жители центральной Украины в зону конфликта, но и жители Донбасса украинским военным, а военные пишут сепаратистам?
– Да, сейчас там все всем пишут. Эта война настолько противоестественна. Если сверху ее не могут остановить, я думаю, что, может быть, снизу как-то можно договориться друг с другом, перестать друг друга ненавидеть и стрелять друг в друга. Мне кажется, что эти письма – это способ увидеть, что по ту сторону баррикад сидят не какие-то звери, а люди.
– А часто ли удается убедить людей написать что-то без обвинений, просто добрые пожелания?
– Пишут, конечно. Мое условие – написать доброе письмо. А дальше, например, в России я говорю оппозиции нашей: напишите письма в Донбасс. Первый уровень сложности – мирным жителям, которые за Украину, второй уровень сложности – вообще мирным жителям, независимо от того, какие у них политические воззрения, третий уровень сложности – ополченцам. На каком уровне вы готовы написать доброе письмо, на таком и пишите.
– Большинство, наверное, дальше первого уровня не идут?
– Кто как. Некоторым, наоборот, интересно сразу написать ополченцам.
– Насколько я знаю, у вас в Москве есть знакомые сторонники создания Новороссии, которых вам удалось вывести на новый уровень дискуссии о конфликте на востоке Украины. Вы даже сходили вместе на Марш мира.
– Все началось с общения в «Фейсбуке». Потом был Марш мира. И я говорю этому интернет-знакомому стороннику Новороссии: ты же за мир? Хочешь на Марш мира? Думал, думал, потом решил пойти. Спрашивает: с флагом Новороссии можно? В принципе, я не против, чтобы с флагом Новороссии идти на Марш мира, но решила, что там не поймут. Говорю: давай лучше не надо. У меня было с собой два флага – один российский, другой украинский. Я говорю: понесешь флаг? Он говорит: смотря какой. Российский понесешь? Российский понесу. И вот мы с ним шли рядом, эти два флага рядом были. Ему очень понравилось. Он увидел тысячи людей, которые тоже хотели мира, со светлыми лицами, с горящими глазами. Ему люди очень понравились.
– Можно сказать, что после этого мероприятия у него как-то изменилось отношение к тому, что сейчас официальная пропаганда называет «пятой колонной»?
– Да, наверное, к людям отношение изменилось. Вообще он сторонник того, чтобы Россия действительно зашла в Донбасс и заняла территорию, но ему очень не нравится, как она это делает – тихо, тайком. Он считает, что Россия должна была зайти гордо и отвечать за то, что она там творит. Он и сейчас так считает.
– Я так понимаю, что вы не только письма возили в зону конфликта, но, по-моему, вы еще с лекарствами тоже помогали обеим сторонам?
– Нет, не обеим сторонам, конечно. Когда началась война, мы стали возить медикаменты для украинской армии. А потом, когда я стала ездить в Донбасс, переключились на мирных жителей. Когда я первый раз поехала, мне хотелось посмотреть на гуманитарную ситуацию, оценить ее. И я увидела, что многие просто зиму не переживут. И мы нашли там местных волонтеров, которые составили списки одиноких стариков. Из Москвы и других городов стали присылать деньги. И я привозила их туда. Там же банков не было, отдавали деньги волонтерам. А они там покупали продукты и лекарства первой необходимости для местных бабушек.
– Как давно вы в последний раз бывали в зоне конфликта?
– Буквально на днях вернулась. Побывала в Луганске, Горловке, Донецке.
– На ваш взгляд, изменилось что-то в сознании людей за два года военных действий?
– Те письма, которые я привезла оттуда в этот раз, они все о мире. Они все о том, что хватит решать проблемы военным способом. Мирные жители хотят, чтобы прекратили эту войну и политики начали разговаривать.
– Много ли таких людей, которые поддерживают политические лозунги сепаратистов, хотят присоединения к России или независимости?
– У меня, конечно, нерепрезентативная выборка, но в Горловке таких людей много. Впрочем, разные места в Донбассе – это просто как разные миры. Они по-разному устроены. Их сравнивать трудно, например, Луганск, Горловку и Донецк. Это три разных мира. В Луганске, например, в связи с тем, что Плотницкий так и не смог обеспечить нормальные государственные функции, многие уже готовы вернуться обратно в Украину, даже те, которые были за ЛНР. Они могут быть обижены, они боятся, что когда зайдет украинская армия, будет резня (и совершенно справедливо этого опасаются), думают, как бы аккуратненько в эту Украину зайти, чтобы все остались целы. А вот Горловка готова выживать сама по себе и вполне бодра.
– Я читала, что вы общались с бойцами батальона «Айдар». И после этого общения они чуть ли не клятвенно вас уверяли, что по Горловке они больше не будут стрелять. Так ли это?
– Ну не совсем так. Это был один человек, командир. Мне кажется, он и без меня бы не стрелял. Но он действительно меня успокаивал и уверял, что стрелять не будут.
– А как вы оцениваете конфликт в целом? Вы считаете, что за какой-то из сторон больше моральной правоты? Или вы стараетесь абстрагироваться от каких-либо оценок?
– Нет, я с самого начала этого конфликта считаю себя на стороне Украины. Я это нигде не скрываю – ни в Донецке, ни в Луганске, ни даже тогда, когда общаюсь с сепаратистами. Но я против бесчеловечных методов войны с любой стороны.
– Я полагаю, что и на той, и на другой стороне, помимо людей, которые воюют за идею, есть немалое число профессиональных военных, наемников, которые воюют за деньги, а не за какие-то ценности. Вам с такими людьми приходилось когда-нибудь сталкиваться?
– Пожалуй, нет. Но это не значит, что их там нет. Так получилось, что у меня в Луганске круг общения – это в основном те, кто за Украину. Российских наемников я только видела, но не разговаривала с ними. Местным, кто пошел воевать за деньги, мои письма передавали.
– До военного конфликта на востоке Украины вы занимались какой-то общественной активностью?
– Нет, до этого ничего не было. Просто в случае с Украиной, мне почему-то показалось, что я что-то могу.
– Про вас был снят документальный фильм. Правда, что он вызвал очень неоднозначную реакцию и вообще был запрещен к прокату в России?
– Ну, с Россией-то все понятно. Интересно, что и на Украине он тоже вызвал очень неоднозначную реакцию. Они обиделись. Фильм снят с юмором. Все герои в нем сняты в сатирическом виде, в том числе и я. И они говорят: мы что, все такие, что ли?! Все хотят выглядеть красиво, а в фильме все выглядят довольно смешно.
– На ваш взгляд, насколько допустим юмор в дискуссии о военных конфликтах?
– Юмор спасает ситуацию. И фильм мне нравится, хотя я тоже в нем выгляжу по-идиотски.
По словам Варвары Даревской, некоторые письма мира удалось напечатать в украинских газетах, а также в российской «Новой газете». А большую часть из них можно прочитать на ее страничке в «Фейсбуке». В переписке участвуют жители Киева, Харькова, Луганска, Донецка, Горловки, Москвы, Ростова-на-Дону, Екатеринбурга и многих других городов по обе стороны границы.
Почтовые сообщения ДНР: почта есть, а толку нет
11:53 / 25 Фев. 2016 / 3 10285
Практически год назад на неподконтрольной Украине части Донецкой и Луганской областях начало свою работу «Почта Донбасса» — предприятие, организованное на базе «Укрпочты». Создание такого рода предприятия обусловлено потребностями населения живущих по обе стороны от линии разграничения. Но залатала ли «Почта Донбасса» возникшие дыры в результате прекращения деятельности «Укрпочты» на территории «республик»? Давайте разберемся.
Сегодня работу предприятия «Почты Донбасса» курирует так называемое «Министерство связи ДНР». Из-за непризнания ДНР и ЛНР предприятие «Почта Донбасса» не является членом Всемирного почтового союза, а значит, не может работать по международным почтовым сообщениям.
Почтовая корреспонденция принимается только в самих почтовых отделениях оператора, выемки писем из почтовых ящиков на сегодняшний день не производится. Официального сайта о деятельности созданного на неподконтрольной территории предприятия не существует, всю необходимую информацию следует узнавать в отделениях «Почты Донбасса».
Информации о деятельности новообразовавшейся почты не так уж и много. В основном предприятие «Почта Донбасса» выполняет функцию посредника в выплате пенсионных пособий. Так, по информации «республиканских» СМИ за июнь 2015 года через эту почтовую систему пенсионерам в ДНР было выплачено более 1 млрд. рублей, а за июль — около 2 млрд. На почту также возложена миссия по распространению сим-карт местного сотового оператора «Феникс».
Что же касается отправки писем, посылок и бандеролей, то «Почта Донбасса» не продвинулась в этом направлении с прошлого года ни на метр. Основные направления, по которым почта может осуществить доставку это Крым, территория РФ и непризнанные «республики». Доставка посылок как на подконтрольную Украине территорию, так и с нее, сегодня, как и год назад является невозможной.
Тарифы на пересылку простых писем по доступным почтовым сообщениям составляют от 6 до 44 рублей (2 — 15 грн.), на пересылку ценных писем и бандеролей от 18 до 72 рублей (6 — 24 грн.).
Посылка потяжелее, от 5 до 30 кг. обойдется отправителю от 60 до 400 рублей (20 — 132 грн). Такова стоимость доставки на почтовое сообщение между так называемыми «республиками».
В противовес «Почте Донбасса» на неподконтрольной территории начал работать частный оператор «Наша Почта». Но, к сожалению, радиус работы частного предприятия не больше, чем «государственного».
Стоимость данного рода услуг также желает лучшего, поскольку в сравнении с «Почтой Донбасса» частники «Нашей Почты» за доставку посылок берут практически в два раза больше.
Так, посылка до 30 кг обойдется отправителю от 700 до 835 рублей (231 — 275 грн.), а обычный пакет документов до 0,5 кг. доставят за 400 рублей (132 грн.).
Таким образом, все ныне существующие почтовые операторы на неподконтрольной территории не могут похвалится доступностью своих услуг для среднестатистического гражданина, а радиус почтовых сообщений слишком ограничен, чтобы удовлетворить потребности населения.
Блог является видом материала, который отражает исключительно точку зрения автора. Сайт «Восстановление Донбасса» не несет ответственности за достоверность и толкование приведенной информации и выполняет исключительно роль носителя.
Письмо из Донбасса: «Уже пять поколений моей семьи напрямую страдают от войны»
Донбасс, откуда в течение последних трех лет фактически бежали полтора миллиона человек, некогда сам был прибежищем переселенцев. Их дети и внуки, ныне вынужденные покидать свою малую родину, рассказывают об этом в письмах
«Шестилетний пацан месяц просидел в погребе, не в силах поднять заваленную обломками сгоревшего дома крышку»
«Мирные жители в итогах войны — лишь часть статистики: погибли-уцелели, — пишет уроженец Горловки инженер Сергей Пилипчук, с лета 2014 года проживающий в Одесской области. — Выжившие изгоняли воспоминания фразой: «Главное — чтобы не было войны». В моем детстве эта фраза всегда сопровождала рассказы близких…
Из разговоров взрослых членов своей семьи я узнал, что Донбасс строили переселенцы. Зачастую вынужденные. Моей бабушке Вале с двумя дочерьми в 1944-м пришлось начинать новую жизнь в Горловке на машзаводе. На родных было клеймо «семьи врага народа». Моего деда, Ивана Яковлевича Пилипчука, руководившего крупной стройкой в Харькове, в 1925 году в какой-то газете похвалил Троцкий, вскоре попавший в немилость к руководителям СССР. В 1937-м кто-то нашел ту газетку и переслал «куда надо». Дед успел уехать с семьей из Харькова в маленькое село Гвоздярню под Житомиром к своим родителям. Но черный «воронок» явился за ним и туда. Расстреляли деда 30 декабря 1937 года, через месяц после суда…
*Уроженца Житомирщины Ивана Яковлевича Пилипчука расстреляли в 1937 году, а его жена и дети нашли приют в Горловке Донецкой области
Летом 1941-го немцы, захватив Житомир, грабили окрестные населенные пункты. Появились «фуражиры» и в Гвоздярне. Когда фашисты въехали в село, почти все жители были в лесу — август выдался невероятно грибным. Дома на хозяйстве остались прадед Яков Иванович и мой папа, которому 8 августа 1941-го исполнилось шесть лет. «Петя, лезь в погреб», — скомандовал прадед, завидев у калитки немцев. Отец послушно нырнул в подпол, а старик задвинул за ним увесистую ляду. «Не пущу и ничего не дам!» — крикнул «фуражирам» Яков Иванович. Немцы сожгли его из огнемета вместе с домом.
Бабушка Валя, вернувшись с дочерьми из леса, увидела на месте своей хаты и двух соседних домов, где жили родные братья моего прадеда, лишь дымящиеся головешки. Летний ливень сбил пламя и почти полностью потушил огонь. Повыв над пепелищем, бабушка со старшими девочками побрела в соседнее село, решив, что ее младший сын Петя тоже погиб.
А шестилетнему пацану попросту не хватало сил приподнять крышку погреба, заваленную обугленными обломками. Отец месяц просидел в погребе, питаясь хранившимися там запасами, пока дожди не размыли стенку подпола.
Выбравшись на поверхность, мальчик стал беспризорником. Из-за хронического недоедания к 18-ти годам он не вырос даже до отметки 150 сантиметров. Поэтому когда пришла пора служить в армии, папе пришлось умолять военкома взять его на срочную службу (в СССР был закон: ребят ростом до 150 сантиметров не призывать). Армия была шансом на нормальную жизнь. Служить отца послали на Камчатку, где он на лососевой икре за два года вырос на 20 сантиметров!
Свою маму мой отец принялся искать, едва научившись писать. А нашел в 1956 году благодаря случайной встрече на Камчатке с инженером местного хлебозавода. Тот в разговоре упомянул мать Петра: «…только благодаря Валентине Николаевне Пилипчук я смог восстановить свои документы и дипломы об образовании». Этот человек, как выяснилось, был выселен из родного города Пшемысля в 1947 году в ходе операции «Висла».
Десятки тысяч жителей Пшемысля (до войны он был украинским городом) депортировали в СССР. Их колоннами под конвоем гнали к границе, а дальше — кто куда, поляков это уже не волновало. В СССР большинство депортированных везли вглубь страны, на Донбасс. Моя бабушка часто помогала жертвам операции «Висла» восстанавливать документы — переводила бумаги, написанные на латинице, отправляла запросы в Польшу и Венгрию, куда переместилась часть архивов. Наградой за этот труд стало то, что «вынужденный переселенец», проживший в Горловке десять лет и потом переехавший на Камчатку, невольно помог ей отыскать сына — моего отца Петра Пилипчука.
Когда деда реабилитировали, бабушку вызвали в обком партии и в качестве компенсации предложили квартиру или дом в любом городе Украины — на выбор. Она переехала к одной из дочерей. А отец так и остался в Горловке, ставшей для нашей семьи второй родиной.
Бабушка Валя часто приезжала в Горловку. И тогда к нам в дом наведывались депортированные из Пшемысля. Последнего из ее подопечных звали Владимир Иванович. В свое время бабушка высмотрела его в вагоне поезда, который привез депортированных в Горловку. «Валентина Николаевна нам с женой — и мать, и начальник, и учитель в одном лице, — говорил Владимир Иванович. — Мы попросту не выжили бы без нее». Каждый год Владимир Иванович привозил нам первую клубнику со своего огорода. Мы общались с ним до самого моего переезда в 2014 году в Одесскую область. А умер Владимир Иванович в 2015-м, успев услышать взрывы и выстрелы войны на Донбассе.
Ни мой отец, ни его сестры, ни моя бабушка больше никогда не возвращались в село Гвоздярня, из которого их изгнала Вторая мировая. В 1979—1980 годах мой отец, работавший в шахтопроходческом строительном управлении, целый год был в командировке, на стройке, поблизости от села. Много раз он подходил к указателю «Гвоздярня», стоял возле него, но так и не решился войти в село, где провел почти месяц под прахом сгоревшего деда и родной хаты. В Гвоздярне, уже со своим сыном, побывал я.
В 2012-м, бродя по затерянному в лесу селу, я был уверен, что огонь войны, уничтоживший следы многих семей на земле, остался в прошлом. Но через пару лет война пришла на Донбасс, где я родился и вырос, где родились мои дети и моя внучка».
«В 9 утра мы с твоим дедушкой расписались, а в 12.00 объявили войну»
«22 июня 1941 года в 9 утра мы с твоим дедушкой расписались, а в 12.00 объявили войну. Твоя мама и ее брат появились на свет уже в эвакуации — за Уралом», — эту историю я часто слышала от бабушки Таи, как сказку о Золушке и прекрасном принце, — пишет Елена Юрьева из Донецка. — Принца бабушка нашла, перебирая карточки — личные дела сотрудников ДМЗ (Донецкого металлургического завода), где работала в отделе кадров. Бабушка Тая была старшей дочкой вдовы-казачки. Той на зарплату уборщицы и зарплату Таи — машинистки отдела кадров — было тяжело прокормить троих детей. Поэтому суровая прабабка Мария прямо заявила старшей, 17-летней дочери: «Тайка, найди себе мужа, наконец! Не то мы все с голоду помрем». Недостатка в кавалерах у Таисии не было, но и замуж она не спешила. Однако противиться властной матери не посмела. Присмотрела себе зрелого холостяка, на 11 лет старше нее, инженера, выпускника Уральского горного института. Не прошло и трех дней, как мой будущий дедушка повел бабушку в загс.
Вспоминая день своего бракосочетания, бабушка неизменно плакала. С мужем она, к счастью, угадала — они прожили душа в душу до самой дедовой смерти. С ним пережили и бомбежки Сталино (так с 1923-го по 1961 год назывался Донецк), и эвакуацию в Серов на Урал, и возвращение на Донбасс, который они восстанавливали.
«Если бы меня поймали, то расстреляли бы», — приговаривала бабушка, вспоминая о том, как в выданный молодоженам эвакуационный лист она аккуратно вписала свою маму и двух младших сестер. «Как я могла их оставить?» — спрашивала она у меня, будто оправдываясь за подделку документа.
Демонтировать и вывозить с металлургического завода то, что можно было увезти, начали с понедельника 23 июня, а что не могли увезти, портили. Девятого октября 1941 года завод дал последнюю плавку, и этим чугуном залили все ковши и железнодорожные подъездные пути. Часть оборудования смонтировали в Серове и там стали плавить металл для нужд фронта. После войны деда вернули на восстановление завода, который фашисты взорвали при отступлении. Но половину специалистов оставили работать в Серове.
В 1952-м семье деда выделили квартирку в двухэтажке, построенной пленными немцами, неподалеку от заводской проходной и того дома, где некогда жила моя бабушка. Позже всякий раз, когда мы с бабушкой шли домой, не было случая, чтобы она не всплакнула, показывая мне частный домишко на двух хозяев, утопающий в цветущем саду. «До войны это были наши две комнаты, кухня, три сотки, — с тоской говорила бабушка. — Мы сажали этот сад, строили курятник. А когда нас вернули из эвакуации, тут уже поселили других людей». В ответ на мои вопросы, почему в их дом кого-то поселили, бабушка лишь поджимала губы.
Вскоре возле нашей двухэтажки возвели сараи, которые выполняли роль и кладовых, и гаражей, и курятников. Соседи развели кур. И это были не просто куры — это были часы. Утром петухи будили весь двор. Вечером хозяева приходили с работы и на час-два выпускали птицу «на выпас», затем загоняли. Это был сигнал: пора занимать места за столиком для игры в лото. Играть собиралась степенная публика. За этим занятием весь заводской дом решал многие насущные проблемы. Здесь договаривались об обменах жильем и… делали предложения руки и сердца.
Я еще успела застать этот ритуал. «Зоя Васильевна, поскольку вы уже полгода как овдовели, да и я уже вдовец второй год, то позвольте мне предложить вам поселиться в моей квартире. Таким образом вашим детям в вашей квартире будет просторнее, а мне с вами в моей — теплее»… И все собравшиеся подбадривали засватанную, нахваливая жениха, — говорили о том, сколько лет у него стажа в горячем цеху, какой он культурный и, главное, — не пьет. А мы, внуки «женихов» и «невест», игравшие поблизости, готовились принимать конфеты от сватающегося.
От завсегдатаев «лотошного» стола во дворе, за которым справляли свадьбы и поминки, я и узнала, что таких, как моя бабушка, переселенных из частных домиков-бараков на двух хозяев, но с клочком земли (!), в нашей двухэтажке немало. И все они точно так же тосковали по своим прежним усадьбам, в которые им почему-то не позволили вернуться и забрать имущество. Однажды бабушка внесла в квартиру сундук со словами: «Мой сундук домой вернулся». Его выбросили вселенные в ее дом люди. Так я и не узнала, что это за люди — при встрече с бабушкой они отворачивались. Так и не рассказала мне бабушка, кто и почему забрал и передал другим ее отчий дом с клочком земли и сундуком…»
«Мамины родители бежали на Донбасс из-под Казани, где их раскулачили»
«Сегодня задумался о судьбах моих близких, — пишет вынужденный переселенец из Луганской области Петр Иванов. — По ним сильно ударили революция 1917-го года, Голодомор, раскулачивание, фашистская оккупация. Мои дедушки, оба — Иваны, воевали во Вторую мировую войну. Дед Иван, отец мамы, попал на Донбасс вместе со своими родителями, бежавшими из-под Казани (город в России) после того, как их раскулачили. Его отец, в прошлом сельский священник, пошел работать на шахту. Дед Иван по отцу трудился на шахте кочегаром, а уйдя на пенсию, перешел на работу на железную дорогу.
В 1948-м родились мои мама и папа — оба в Луганской области: мама родом из поселка Родаково Славяносербского района, папа — со станции Сборная Лутугинского района. Детство у них было голодное — питались лебедой и крапивой. Но оба очень прилежно учились. Встретились в Харькове, где поступили в вузы. В 1971-м у них в Родаково родился я. В Родаково на свет появились и обе мои дочери — в 1999-м и 2009-м годах. А в 2014-м я и моя семья покинули Донбасс. Прадеды, деды, родители, я с супругой, наши дети — уже пять поколений моей семьи напрямую страдают от войны, терпят нужду. Мы лишились своего дома и своей земли».
Подготовила Елена СМИРНОВА, «ФАКТЫ»
«Напишите письмо солдатам, которые в вас стреляют»
Между воюющими сторонами действует почта мира. Одним она помогает справиться со страхом и ненавистью. Другим — поверить, что не весь мир против них
Фото: «Новая газета»
Когда-то Варя Даревская была курьером, потом учителем математики, а теперь она почтальон. Возит письма из Москвы в Донецк, из Луганска в Киев, из Киева в Горловку… Люди, которые, казалось бы, должны ненавидеть друг друга лютой ненавистью, пишут: «Любимые, дорогие, простите нас, мы хотим мира. » А она передает. И жить становится чуть-чуть легче.
Первый раз она повезла письма полтора года назад, в атмосфере глухой информационной блокады. Информация о Донбассе приходила в Россию в крайне искаженном виде, а в Украину не приходила вообще.
— Для украинцев, — говорит Варя, — мир кончался на линии фронта, а дальше — туман, Мордор, и что там происходит, никто не знает. Они посылают туда сыновей, а им возвращают гробы и покалеченных ребят. То, что за линией фронта живут люди, совершенно не видно из Киева. А они живут. И через меня они надеялись, что сумеют как-то пробиться, что их услышат. Они долго ждали от Порошенко обращения, но так и не дождались. А им нужна была просто поддержка, любые добрые слова.
В Горловке люди вообще боятся говорить, за кого они, но при этом все знают, кто за кого. Я к ним пришла, мы подружились, я говорю: «Напишите письмо украинским солдатам, которые по вам стреляют. Только доброе». Это им непросто далось.
Из Горловки в Киев:
«Уважаемые воины батальона 30!
Возьму на экскурсию в Горловку мужчину от 40 до 50. Повожу по местам вашей боевой славы. Желательно мужчину, ум еющего стеклить окна. Теплый прием гарантирую».
«Дорогой мой человек!
Совсем недавно наша жизнь изменилась. Мы узнали, что такое обстрелы, бессонные ночи, военные в городе. Но не хочу, чтобы письмо походило на жалобу. На самом деле все чудесно: мы теперь умеем ценить каждый прожитый день, каждого встреченного человека. На улицах меньше людей, но и меньше машин. Воздух стал чище, а звезды ярче. Единственное — не хватает мира и спокойствия. И я думаю, это наше общее…»
— Донецк и Горловка написали совершенно замечательные письма. Я их отксерила, раздала на Украине очень много кому, прямо целыми пачками. И заставляла читать. «Читайте. Вот письма ваших противников. Если хотите, ответьте».
Я посылала эти письма солдатам в АТО через волонтеров. Некоторые волонтеры выбирали только патриотические, те, в которых «Слава Украине!». Говорят: «Эти мы пошлем, те не будем». Письма их глубоко задевают.
Мне удалось достучаться до украинских СМИ, частично эти письма выходили в газетах. Был момент, когда я все Громадьское радио посадила писать ответы. И не только в Донбасс, но и в Россию тоже. Получилось, что все они переписываются: Киев, Харьков, Луганск, Донецк, Москва, Питер, Екатеринбург, Горловка, Ужгород, Днепропетровск, Полтава, Ростов…
Общалась с людьми из батальона «Айдар», того самого. Рассказывала им про Горловку. И сейчас вот этот парень из «Айдара» мне пишет: «Честное слово, по Горловке не стреляем». Я считаю, это сильно. Ради этого стоило.
Конечно, не все письма добрые. Есть и взаимные обвинения. Но все равно они пишут гораздо мягче, чем говорят. Это сильно снижает градус.
Из Киева в Донецк:
«Родной, хороший человек, живущий на Донбассе!
Я хочу сказать тебе слова любви и поддержки. Сейчас, когда тебе плохо, когда в твоем доме беда, нам больно тоже. Мы граждане одной страны, ты не чужой мне. Я молюсь за тебя».
«Я являюсь потомком деда-коммуниста с Донбасса и деда-бандеровца с Львовской области, оба были чудесными людьми, хоть и воевали каждый за свою Украину. Но оба — за Украину. Та война закончилась, закончится и эта. А пока держитесь».
«Я украинский журналист. Пишу, осознавая, что это именно мы, журналисты, во многом виноваты. От всего цеха скажу: простите. За обобщения и клише. За то, что всех подряд называем героями и террористами.
У меня на неподконтрольных территориях живут родные и близкие. С одними спорим до хрипоты, с другими мечтаем о будущем мире. Я не хочу в твоих глазах быть фашистом, а ты для меня не террорист. Нам нужно сесть и поговорить».
«Мне стыдно за моих соотечественников, которые считают вас «ватой» и орут, что они за Майдан».
— Вернувшись в Москву, я вышла в парк 50-летия Октября на проспекте Вернадского с плакатом: «Напиши письмо украинскому другу». Поставила столик, взяла бумагу, фломастеры. Гуляли дети, была хорошая погода, очень много людей тогда написали письма. Детям нарисовать два флажка и написать слово «мир» легко. Но вот стоит родитель, я ему говорю: «И вы напишите в Киев». — «Порошенко, что ли?» — «Нет, Порошенко я не передам. Передам людям». И он начинает думать, есть ли у него добрые слова для украинцев. Прямо видно, как колесики в голове крутятся. Потом говорит: «Ладно, давайте напишу», — и пишет прекраснейшее письмо. То есть сначала они отказываются, а потом спрашивают: «Вы еще придете? Мы еще хотим написать!»
Или еду в поезде, рассказываю, что еду в Донбасс, поеду на Украину, у меня есть с собой открытки. Напишите, делать в поезде все равно нечего. Сначала кочевряжатся, потом говорят: «Ну давайте». Начинаем разговаривать, и оказывается, что человек, который считал, что на Украине все фашисты, вдруг понимает, что я туда ездила, я их видела, вот письма, их можно потрогать, а можно и самому написать. Я борюсь с расчеловечиванием противника, а оно идет с обеих сторон.
Из России на Украину:
«Мы скорбим по убитым. Нам трудно делить, русский убит или украинец. Мы не хотим, чтобы погибали люди».
«Я не знаю, как остановить войну. Мы выходим на митинги и пикеты, записываем видеообращения, но это все не работает».
«Здравствуйте, незнакомый мне солдат!
Мой сын служит в армии, срочник. Обращаюсь к вам как мать солдата, которая день и ночь думает только об одном: чтобы был мир и точка. Ваша мама знает, как тяжело родить и растить ребенка. У меня есть горький опыт похорон своего ребенка. Никакому врагу не пожелаю этого страшного горя. Не дай бог моему сыну и вам стрелять в человека. Война выгодна только отъявленным мерзавцам. Мы, простые люди, для них только пешки. Берегите свою маму, друзей, а главное — свою душу!»
«Здравствуйте, дорогие солдаты! Я учусь в первом классе. Мой дядя в армии. Молюсь, чтобы он не стрелял в людей и чтобы в него не стреляли. Берегите себя».
— Сложнее всего с нашей так называемой «пятой колонной». Кто-то говорит: «Я буду писать только тем, кто за Украину». А мне хочется, чтобы писали и тем и тем. «Ну ладно, — говорю, — вот первый уровень сложности: написать письмо тем, кто за Украину. Второй уровень сложности — написать жителю Донбасса, следующий уровень сложности — написать ополченцам». Это же я говорила и на Украине: кто на какой уровень сложности готов, тот так и пишет. Писали в итоге и ополченцы на Украину, и майдановцы в Донецк. Но тяжело, тяжело… Что у нашей оппозиции, что в Киеве — черно-белый мир в голове. Я уже не говорю о тех, кто смотрит телевизор, там вообще беда. И пока мир черно-белый, мы не договоримся. Это же не Путин с Порошенко стреляют друг в друга. Это люди. Надо попытаться с ними поговорить.
У меня в Москве есть друг, луганский сепаратист, мы с ним много спорили, и я в конце концов говорю: «Пойдешь на Марш мира?» — «А можно флаг Новороссии взять?» — «Думаю, можно, но не поймут». Пришли, у меня два флага — России и Украины. Спрашиваю: «Какой понесешь?» — «России». И мы с ним шли рядом с этими двумя флагами. Он не против такого. Ему даже понравилось.
На слово «мир» реакция у всех очень разная. На Украине его не принимают, считают, что это как белый флаг, все равно что сдаться агрессору. В Донбассе мир — самое главное слово. Но оно означает что-то вроде «отстаньте от нас». А в России большинству все равно. Огромная страна, масса своих проблем.
Когда мы прощались, Варя снова собиралась. Туда.
— Варя, ну что вы одна можете? Их не остановить, плетью обуха не перешибешь. И это опасно, вы сильно рискуете каждый раз.
Она улыбнулась, она все время улыбается, и говорит:
— Нет, я поеду, мне надо.
Чтобы написать письмо мира, нужно обратиться к Варе Даревской через ее страницу на Facebook
Если вы тоже считаете, что журналистика должна быть независимой, честной и смелой, станьте соучастником «Новой газеты».
«Новая газета» — одно из немногих СМИ России, которое не боится публиковать расследования о коррупции чиновников и силовиков, репортажи из горячих точек и другие важные и, порой, опасные тексты. Четыре журналиста «Новой газеты» были убиты за свою профессиональную деятельность.
Мы хотим, чтобы нашу судьбу решали только вы, читатели «Новой газеты». Мы хотим работать только на вас и зависеть только от вас.